Неточные совпадения
— Семерка дана! — закричал он, увидав его наконец в цепи застрельщиков, которые начинали вытеснять из лесу
неприятеля, и, подойдя ближе, он вынул свой кошелек и бумажник и отдал их счастливцу, несмотря на возражения о неуместности платежа. Исполнив этот неприятный долг, он бросился вперед, увлек за собою
солдат и до самого конца дела прехладнокровно перестреливался с чеченцами.
На войне ведь не беда, если
солдат убьет такого
неприятеля, который ни одного выстрела не послал в наш стан: он подвернулся под пулю — и довольно.
Он являл чудеса храбрости:
солдаты обыкновенно стаскивали его с батарей, потому что он до тех пор разговаривал с
неприятелем пушкою, что портил даже орудие, — мир праху его!
Я, матерь божья, так за барина остервенился, выхватил у
солдата одного ружье, побежал тоже на
неприятеля, и вот согрешил грешный: бабенка тут одна попалась, ругается тоже, — так ее в ногу пырнул штыком, что завертелась даже, и пошли мы, братец, после того по избам бесчинствовать.
— Лукавый старикашка, — сказал Веткин. — Он в К-ском полку какую штуку удрал. Завел роту в огромную лужу и велит ротному командовать: «Ложись!» Тот помялся, однако командует: «Ложись!»
Солдаты растерялись, думают, что не расслышали. А генерал при нижних чинах давай пушить командира: «Как ведете роту! Белоручки! Неженки! Если здесь в лужу боятся лечь, то как в военное время вы их подымете, если они под огнем
неприятеля залягут куда-нибудь в ров? Не
солдаты у вас, а бабы, и командир — баба! На абвахту!»
Одного я боюсь, что под влиянием жужжания пуль, высовываясь из амбразуры, чтобы посмотреть
неприятеля, вы ничего не увидите, а ежели увидите, то очень удивитесь, что этот белый каменистый вал, который так близко от вас и на котором вспыхивают белые дымки, этот-то белый вал и есть
неприятель — он, как говорят
солдаты и матросы.
— Вырасту — в
солдаты пойду. Тогда будет война… Вот я на войну и закачу. Я — храбрый… Сейчас это впереди всех на
неприятеля брошусь и отниму знамя… Дядя мой отнял этак-то, — так ему генерал Гурко крест дал и пять целковых…
— Помни, ребята, — объяснял Ермилов ученикам-солдатам, — ежели, к примеру, фихтуешь, так и фихтуй умственно, потому фихтование в бою есть вещь первая, а главное, помни, что колоть
неприятеля надо на полном выпаде в грудь, коротким ударом, и коротко назад из груди штык вырви… Помни, из груди коротко назад, чтобы ён рукой не схватал… Вот так: р-раз — полный выпад и р-раз — назад. Потом р-раз — д-ва, р-раз — д-ва, ногой коротко притопни, устрашай его,
неприятеля, р-раз — два!
В три часа ночи приказ дал
солдатам коней седлать и чтобы тихо так, чтобы ничего не слышно было, потому что
неприятель у нас совсем в виду за балкой стоял.
Гусарской эскадрон примкнул к уланам, переправился, не будучи преследуем
неприятелем, через речку в то самое время, как Зарядьев, потеряв еще несколько
солдат, присоединился благополучно к своей колонне.
Все офицеры выбежали из избы; к ним присоединилось человек пятьдесят
солдат. Место сражения было не слишком обширно, и в несколько минут на улице все уголки были обшарены. В кустах нашли трех убитых
неприятелей, но Рославлева нигде не было. Наконец вся толпа вышла на морской берег.
Солдат выполняет свою обязанность, когда дерется с
неприятелем, но мирной гражданин должен оставаться дома.
Я стал смотреть вперед; вижу в стороне казачий ведет [ближайший к
неприятелю конный караул.], но вдали не блестят штыки моих
солдат: все пусто и по всему валу до самой рощи не видно ни души.
Если б я мог по крайней мере остановить моих
солдат, подраться с
неприятелем — нет, проклятая лошадь лежала как мертвая!
Солдаты шли неохотно и не умели держаться против
неприятеля.
В самом деле, представьте себе всю нелепость: это дитя, слабое, кроткое, с светлым челом невинности, и французские
солдаты с тесаками, с штыками, и барабаны; да где же
неприятель?
Рота капитана занимала опушку леса и лежа отстреливалась от
неприятеля. Капитан в своем изношенном сюртуке и взъерошенной шапочке, опустив поводья белому маштачку и подкорчив на коротких стременах ноги, молча стоял на одном месте. (
Солдаты так хорошо знали и делали свое дело, что нечего было приказывать им.) Только изредка он возвышал голос, прикрикивая на тех, которые подымали головы.
Капитан снял шапку и набожно перекрестился; некоторые старые
солдаты сделали то же. В лесу послышались гиканье, слова: «иай гяур! Урус иай!» Сухие, короткие винтовочные выстрелы следовали один за другим, и пули визжали с обеих сторон. Наши молча отвечали беглым огнем; в рядах их только изредка слышались замечания в роде следующих: «он [Он — собирательное название, под которым кавказские
солдаты разумеют вообще
неприятеля.] откуда палит, ему хорошо из-за леса, орудию бы нужно…» и т. д.
Появился трактат о пользе шпицрутенов и об удобстве палок, которыми можно дуть
солдат за фронтом, даже во время дела, под огнем
неприятеля.
Солдаты под палящим зноем ходили по горам, по болотам, по кочкам и, не находя
неприятеля, который ловко скрывался в знакомой местности, возвращались в форт усталые и голодные, чтобы отдохнуть после на голых досках в казарме с шинелью под головами.
Без обычной веселой суеты поднимались в это утро
солдаты. Ни единого громкого слова не было произнесено ими, ни единого костра не было разложено на лесной поляне: ветер дул в сторону деревни, занятой
неприятелем, запах гари и дыма и громкая речь могли быть замеченными австрийцами.
Вдруг Милица насторожилась. Странная картина представилась ее глазам. У самой траншеи, y первого окопа
неприятеля она увидела нечто такое жуткое, что сразу привело ее в себя. Она увидела, как один из лежавших тут неприятельских
солдат, которого она сочла мертвым в первую минуту, вдруг приподнялся и пополз по направлению лежащего неподалеку от него русского офицера. Держа в зубах саблю, медленно и осторожно полз немец. Вот он почти достиг русского.
Он, конечно, услышит выстрелы с дороги, и вернется сюда уже не один, a со значительной частью русских солдат-храбрецов, которые и перехватают
неприятеля, накрыв его здесь.
A расшитые золотом пестрые мундиры все приближались и приближались к ним… Уж был ясно слышен лошадиный топот и громкий говор
неприятеля с его типичным акцентом… Грубый смех то и дело звучал в отряде. Потянуло в воздухе сигарным дымом. Очевидно, кавалерийский неприятельский разъезд ехал без начальника, потому что
солдаты держались вполне свободно.
Второй
солдат, переобувавший около огня свои жилистые красные ноги, был Антонов, — тот самый бомбардир Антонов, который еще в тридцать седьмом году, втроем оставшись при одном орудии, без прикрытия, отстреливался от сильного
неприятеля и с двумя пулями в ляжке продолжал идти около орудия и заряжать его.
Обучение
солдат шло непрерывно. Часто в полночь, в самый жестокий мороз он приказывал бить тревогу, и полк его должен был собираться в несколько минут. Иногда тревога делалась как бы для отражения
неприятеля, в другой раз для нечаянного нападения на него, и Суворов сам вел полк ночью через леса, в которых не было и следа дороги, заставляя
солдат в походе стрелять в цель, рассыпаться в разные стороны, нападать бегом и атаковать штыками в сомкнутом фронте.
Личная храбрость, удаль, смётка, сила, выносливость — качества, отличающие русского
солдата и вызывавший удивление великих полководцев всего мира, теряют всякое своё значение под свинцовым дождём артиллерийских снарядов, Бог весть откуда осыпающих людей, так как
неприятель даже не виден невооружённому биноклем глазу, или же в лучшем случае видны только какие-то тёмные движущиеся массы.
Я вчера собирал господ начальников полков, и они засвидетельствовали, что в войске, мне вверенном, господствует только дух нетерпения, что все, от командира до
солдат, горят сразиться с
неприятелем.
Солдаты и казаки никогда не говорят «
неприятель», «
неприятеля», а заменяют эти слова многозначительными: «он», «его».
— Уважаю, боюсь даже Карла, героя, победителя, с его голубыми глазами, блистающими умом военным, которого у него никто не отнимает; но люблю Алексеевича, зандамского плотника,
солдата в своей потешной роте, путешественника, собирающего отвсюду познания, чтобы обогатить ими свое государство; люблю его, несмотря, что он
неприятель моего короля…
Это восклицание сделало положительно чудеса,
солдаты бросились на
неприятеля без начальника и положительно смяли его. Двое
солдат успели отнести их умирающего командира на опушку ближайшего леска.
Гарнизон, по условию, должен был выйти из крепости без знамен и оружия; но великодушный победитель, уважив в
неприятелях необыкновенное мужество, с которым они противились ему, возвратил офицерам шпаги и третьей части
солдат их ружья.
В бою китайцы помогают японцам, наших раненых грабят, указания дают ложные — подводят под пули японцев, фураж и провиант добровольно не продают, устраивают склады для
неприятеля, своими часто лживыми жалобами вызывают незаслуженное наказание, стоит отделиться по делам службы, как
солдата убивают, заснёт
солдат в фанзе — и тут ему покоя от манзы нет, его обкрадывают, выгонять же хозяина из его дома не позволяют — не гуманно, достаточно того, что бедному китайцу приходится стеснить свою семью на ночь.
Схватками с малочисленными отрядами
неприятеля знакомил он понемногу русского
солдата с его силами, с потехою военных удач и воспитывал дух его к будущим победам.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали
солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так-та̀к! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу,
неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
— Как он (он —
неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, — говорил мрачно старый
солдат, обращаясь к товарищу, — забудешь чесаться.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда-то спешащего, много
солдат, но так же как и всегда ездили извозчики, купцы стояли у лавок, и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте, все говорили о войске, о
неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие
солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро-меньших усилий,
неприятель бежал) испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв ПОЛОВИНУ войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения.
Лица
солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди — движениями приближавшегося
неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из-за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собою. Кроме
солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них
неприятелей.